Ястреб
Было
ранее утро, на улице сохранялся сумрак,
еще более усиленный пасмурной погодой.
Из низких туч шел проливной дождь.
Я, однако, находился в подъезде своего дома. Лампы накаливания, расположенные внутри плафонов исправно освещали всё внутреннее пространство, наполняя желтоватой уютной аурой подъезд, окрашенный в теплый бежевый тон. Не было тут ни мусора, ни разбитых окон, ничего, что часто встречается в других подъездах. Я чувствовал себя хорошо и спокойно. Мой дом возвышался серой девятиэтажной башней на краю города, окруженной лесом.
В подъезде было пусто, люди в доме практически отсутствовали, разойдясь с утра по своим делам, и светлая, теплая обстановка здесь еще более усиливалась за счет полумрака и дождя, что царили снаружи.
Нужно было идти в магазин и я, спустившись, вышел на крыльцо — дождь шел в полную силу, здесь под козырьком, стоя с зонтом в руке одиноко курил какой-то мужик. Постояв с ним несколько минут я заметил, что ненастье начинает успокаиваться, а через некоторое время вовсе прекратилось. Вода от ливня быстро впитывалась в песчаную почву. Но небо продолжало оставаться сумрачным и серым. Одинокая, темная обстановка вокруг создавала ощутимое настроение тайны.
Покинув подъезд, я направился вокруг дома через дорожки, проложенные квадратными бетонными плитами, петляющими мимо возвышающихся сосен. Над деревьями вверху бежали низкие тучи, но ветра не было совсем. Воздух замер в тишине и сгустившемся мраке.
Я достал фотоаппарат, чтобы запечатлеть по-своему красивый пейзаж. Сделал снимок высокого серого дома, неба над деревьями и пошел дальше.
Поворачивая головой в поисках очередного кадра я заметил в ветвях сидящего среди сосновой хвои ястреба. Белое с черными поперечными полосами брюхо, коричневые крылья и длинный хвост. Круглые ястребиные глаза, горящие желто-оранжевым светом, уставились прямо на меня. Птица сидела столбиком на ветке совершенно без движения, разглядывая меня жутковатым свирепым взглядом, каким обладают только ястребы.
Затем я вышел на другую сторону дома, позади которой начинался уже настоящий лес. Там, за автомобильной дорогой, целясь в серое и мрачное небо, стояли сучковатые деревья. В этот момент лес смотрелся совершенно дремучим и до жути пугающим. В корнях, среди стволов стелилась непроглядная тьма, вызывающая зловещие мысли.
Сделав снимок этой гипнотической картины, я отправился дальше.
На углу дороги, огибавшей мой дом, рядом с киоском на одинокой автобусной остановке, к которому я и шел, я навел фотокамеру для еще одного снимка. И тут в окно фотоаппарата я увидел нечто до того страшное, что ощутил как волосы на затылке стали шевелиться. Там, из лесной чащи, из черноты среди сосновых стволов вышла высокая и также черная фигура.
Сперва я не мог точно понять, что это: казалось, будто внутри темноты шевелится другая темнота, но спустя пару мгновений, смог различить силуэт худой высокой женщины в черном старомодном платье, какие носили, наверно, в девятнадцатом веке — длинном в пол, с белым кружевным воротником и такими же кончиками рукавов, но в остальном полностью черным. Мне казалось, я даже мог видеть фактуру ткани — старинную, грубую с шерстяной нитью, застиранную и накрахмаленную. Лицо же ее было напротив бледным, как у покойника, тощим, с впалыми щеками. Я не видел наверняка, но казалось, будто женщина гораздо старше среднего возраста, хотя и старухой ее не назвать. Ростом она была выше меня самого головы на две — очень неестественно. В обеих руках она держала также старинный громоздкий фотоаппарат со вспышкой. На лице ее играла зловещая улыбка.
Когда жуткая женщина навела камеру на меня, я отпрянул от своего фотоаппарата и обнаружил, что никого там нет — только сумрак и деревья. Из груди вырвался шумный выдох, я заметил как быстро бьется мое сердце.
- Черт возьми, померещилось, - облегченно сказал я и снова посмотрел на лес через объектив.
На этот раз высоченная худая женщина в черном платье была буквально в десяти шагах от меня, уже по эту сторону автодороги, продолжая ухмыляться и целится своим громоздким фотоаппаратом.
Ошарашено с выкриком я отскочил в сторону и снова посмотрел через фотокамеру в том же направлении — она по прежнему шла ко мне.
- Убирайся к дьяволу! -заорал я во всю глотку, на этот раз не одергивая смотровое окно.
Она остановилась, но никуда не делась.
Тогда я опустил камеру и снова никого не обнаружил.
Сжав зубы, собрав волю, я сказал — уже тихо и ни к кому не обращаясь: «Убирайся к дьяволу», и пошел дальше, не оглядываясь.
Киоск оказался закрыт, и, обогнув еще одно здание, стоящее также на окраине нашего города — давно не работающую столовую, собранную из бетонных панелей - направился в другой магазин.
Ветер нес вверху рваные лохмотья туч, из которых посыпался крупными хлопьями мокрый снег. Столь обильно, что стало плохо видно и без того сумрачное пространство.
Выйдя на дорогу к длинному желтоватому, выщербленному и заросшему кустами бетонному забору, освещаемому лишь локально стоящими на равном удалении друг от друга фонарями, я, наконец, убрал фотоаппарат в карман куртки.
Во всю шел ранний снег, покрывая землю белым слоем холода...
Я, однако, находился в подъезде своего дома. Лампы накаливания, расположенные внутри плафонов исправно освещали всё внутреннее пространство, наполняя желтоватой уютной аурой подъезд, окрашенный в теплый бежевый тон. Не было тут ни мусора, ни разбитых окон, ничего, что часто встречается в других подъездах. Я чувствовал себя хорошо и спокойно. Мой дом возвышался серой девятиэтажной башней на краю города, окруженной лесом.
В подъезде было пусто, люди в доме практически отсутствовали, разойдясь с утра по своим делам, и светлая, теплая обстановка здесь еще более усиливалась за счет полумрака и дождя, что царили снаружи.
Нужно было идти в магазин и я, спустившись, вышел на крыльцо — дождь шел в полную силу, здесь под козырьком, стоя с зонтом в руке одиноко курил какой-то мужик. Постояв с ним несколько минут я заметил, что ненастье начинает успокаиваться, а через некоторое время вовсе прекратилось. Вода от ливня быстро впитывалась в песчаную почву. Но небо продолжало оставаться сумрачным и серым. Одинокая, темная обстановка вокруг создавала ощутимое настроение тайны.
Покинув подъезд, я направился вокруг дома через дорожки, проложенные квадратными бетонными плитами, петляющими мимо возвышающихся сосен. Над деревьями вверху бежали низкие тучи, но ветра не было совсем. Воздух замер в тишине и сгустившемся мраке.
Я достал фотоаппарат, чтобы запечатлеть по-своему красивый пейзаж. Сделал снимок высокого серого дома, неба над деревьями и пошел дальше.
Поворачивая головой в поисках очередного кадра я заметил в ветвях сидящего среди сосновой хвои ястреба. Белое с черными поперечными полосами брюхо, коричневые крылья и длинный хвост. Круглые ястребиные глаза, горящие желто-оранжевым светом, уставились прямо на меня. Птица сидела столбиком на ветке совершенно без движения, разглядывая меня жутковатым свирепым взглядом, каким обладают только ястребы.
Затем я вышел на другую сторону дома, позади которой начинался уже настоящий лес. Там, за автомобильной дорогой, целясь в серое и мрачное небо, стояли сучковатые деревья. В этот момент лес смотрелся совершенно дремучим и до жути пугающим. В корнях, среди стволов стелилась непроглядная тьма, вызывающая зловещие мысли.
Сделав снимок этой гипнотической картины, я отправился дальше.
На углу дороги, огибавшей мой дом, рядом с киоском на одинокой автобусной остановке, к которому я и шел, я навел фотокамеру для еще одного снимка. И тут в окно фотоаппарата я увидел нечто до того страшное, что ощутил как волосы на затылке стали шевелиться. Там, из лесной чащи, из черноты среди сосновых стволов вышла высокая и также черная фигура.
Сперва я не мог точно понять, что это: казалось, будто внутри темноты шевелится другая темнота, но спустя пару мгновений, смог различить силуэт худой высокой женщины в черном старомодном платье, какие носили, наверно, в девятнадцатом веке — длинном в пол, с белым кружевным воротником и такими же кончиками рукавов, но в остальном полностью черным. Мне казалось, я даже мог видеть фактуру ткани — старинную, грубую с шерстяной нитью, застиранную и накрахмаленную. Лицо же ее было напротив бледным, как у покойника, тощим, с впалыми щеками. Я не видел наверняка, но казалось, будто женщина гораздо старше среднего возраста, хотя и старухой ее не назвать. Ростом она была выше меня самого головы на две — очень неестественно. В обеих руках она держала также старинный громоздкий фотоаппарат со вспышкой. На лице ее играла зловещая улыбка.
Когда жуткая женщина навела камеру на меня, я отпрянул от своего фотоаппарата и обнаружил, что никого там нет — только сумрак и деревья. Из груди вырвался шумный выдох, я заметил как быстро бьется мое сердце.
- Черт возьми, померещилось, - облегченно сказал я и снова посмотрел на лес через объектив.
На этот раз высоченная худая женщина в черном платье была буквально в десяти шагах от меня, уже по эту сторону автодороги, продолжая ухмыляться и целится своим громоздким фотоаппаратом.
Ошарашено с выкриком я отскочил в сторону и снова посмотрел через фотокамеру в том же направлении — она по прежнему шла ко мне.
- Убирайся к дьяволу! -заорал я во всю глотку, на этот раз не одергивая смотровое окно.
Она остановилась, но никуда не делась.
Тогда я опустил камеру и снова никого не обнаружил.
Сжав зубы, собрав волю, я сказал — уже тихо и ни к кому не обращаясь: «Убирайся к дьяволу», и пошел дальше, не оглядываясь.
Киоск оказался закрыт, и, обогнув еще одно здание, стоящее также на окраине нашего города — давно не работающую столовую, собранную из бетонных панелей - направился в другой магазин.
Ветер нес вверху рваные лохмотья туч, из которых посыпался крупными хлопьями мокрый снег. Столь обильно, что стало плохо видно и без того сумрачное пространство.
Выйдя на дорогу к длинному желтоватому, выщербленному и заросшему кустами бетонному забору, освещаемому лишь локально стоящими на равном удалении друг от друга фонарями, я, наконец, убрал фотоаппарат в карман куртки.
Во всю шел ранний снег, покрывая землю белым слоем холода...
