Паранойя

Дмитрий Виноградов – в прошлом слесарь, а ныне безработный – смотрел на жизнь достаточно мрачным взглядом. Что послужило тому причиной, сказать он сам не мог, поскольку в общем-то и не осознавал собственной хмурости. Просто заходя в киоск, он глядел на людей исподлобья, с продавщицей разговаривал резко, пиво покупал самое дешевое, а выйдя из ларька безбожно и во весь голос материл беспородную шавку, что, как всегда, выскакивала откуда-то сзади-слева и совершенно внезапно заливалась резким и визгливым лаем, норовя то и дело уцепиться миниатюрной пастью в ботинок Дмитрия. В такие моменты он был готов растоптать поганую псину, но у него никогда это не получалось. А один раз в тщетных попытках ее пнуть, он даже поскользнулся и упал, больно ударившись локтем о ступени упомянутого киоска.

Затем он шел домой. Там, заходя в вонючий обоссанный подъезд, Дмитрий сталкивался с толпящимися в темноте на площадке первого этажа молодыми дегенератами, от которых никогда не знаешь чего ждать. После этого следовал черед нажимать металлическую кнопку грязного и вечно сломанного лифта.

Нет, Виноградов не считал себя мрачным, он просто жил, как ему казалось, в зациклившейся ежедневной серости – столь реальной, столь настоящей, что только почувствовав ее на вкус, понимаешь чем отличается цветное кино от обыденности.

Но вот створки лифта с характерным неровным грохотом раскрылись, Дмитрий шагнул внутрь.

- Эх, погодите… - сказал кто-то, успев вовремя просунуть ботинок между уже закрывающимися дверями лифта.

Дмитрий вздохнув, подвинулся в сторону, давая место незнакомцу, которым оказался одетый в черное пальто огромный мужик – бритый наголо, в круглых прозрачных очках, вызывавших смутные ассоциации с нацистом.

«Нацист» с нескрываемой улыбкой в упор разглядывал Виноградова сверху вниз.

- Дима, значит? – спросил он.
- Что? – похлопал глазами Виноградов.
- Дима, говорю, – повторил ухмыляющийся здоровяк. – Пиваса купил и домой!
- А кто… что вообще такое? – растерялся бывший слесарь, подумав мимоходом, что самое время ответить резко, но такому бугаю в замкнутом пространстве грубить по крайней мере неразумно. А то мало ли чего.
- «Кто», «что»… - передразнил лысый Виноградова. – Я про тебя все знаю. А буду знать еще больше.

Дмитрию показалось, что он неправильно что-то услышал.

- У меня и ключи от твоей квартиры есть, да, – приветливо подмигнул «нацист», после чего демонстративно потряс связкой до боли знакомых ключей прямо перед носом Виноградова. При этом еще больше бросилось в глаза насколько крупные у незнакомца руки – настоящие лапы.

Виноградов ощутил слабость в коленях и сухость во рту. Чем ответить, в голову не приходило.

Наконец лифт добрался до нужного этажа, остановился, судорожным рывком открыв створки.

- Ну тебе, пора, Дима, - попрощался «нацист».

Бывший слесарь выскочил наружу.

Зайдя домой, он махом выпил пиво, а затем выкурил подряд пачку сигарет, сидя на облупленном табурете на кухне и нервно дергая ногой. Иногда он пожимал правым плечом и говорил «черт какой-то».

Однако прошел день и ничего не произошло. Затем еще один и еще. А через неделю Виноградов уже твердо убедил себя, что наткнулся на злой розыгрыш и не более того.

Но на вторую неделю он заметил, как всякий раз, после телефонного разговора, когда на другом конце провода вешали трубку, сквозь гудки словно бы ощущалось чье-то посвистывающее сопение. Поначалу Дмитрий решил, что ему показалось. Поначалу – потому, что продолжать так думать было все труднее с каждым новым телефонным разговором, ведь если слышишь прямо в текущее мгновение какие-то звуки – они вряд ли тебе «показались».

Тем не менее, находчивый мозг бывшего слесаря увидел решение в виде посторонних шумов телефонной связи - будь то дефект самого аппарата или что-то «не то» на станции. Когда Виноградов дошел до этой, в общем-то, несложной мысли, он облегченно вздохнул.

Впрочем, облегчение длилось до ближайшего телефонного разговора, состоявшегося не из дома, а с сотового, причем не собственного (за неимением такового), а принадлежавшего одному знакомому. На этот раз удалось расслышать не только сопение, но и покашливание.

Начиная с того случая, у Дмитрия открылась новая, доселе неизведанная страница жизни, состоявшая из непрерывных конспираций, оглядываний и постоянных мыслей о том, кто и зачем за ним следит и все ли он сделал для того, чтобы неизвестные его не видели. Такие мысли чаще всего посещали уже после полуночи и уходили туда, откуда явились, лишь к пяти-шести утра.

Нервное напряжение росло, отчего Виноградов сделался еще мрачнее прежнего, и это сказывалось в появившейся сутулости, небритости и шапке, натянутой на самые глаза. В киоске он бубнил неразборчиво название своего самого дешевого пива, а на людей смотрел недоверчиво и пристально. Каждый второй мог оказаться таинственным агентом «тех, кто за всем этим стоит», да и действительно, рассуждая логически, Дмитрий осознавал - нельзя исключать ни один из вариантов без веских аргументов, подкрепленных неопровержимыми фактами и логикой, а по сему всегда нужно держать ухо востро и быть на чеку.

И действительно, каждый раз, когда Виноградов заходил в киоск, люди, находящиеся там, умолкали, оглядывались на него как-то странно, некоторые что-то шептали друг другу на ухо. Иные посмеивались…

Они явно что-то знают, но молчат, проклятые агенты! Дмитрий прятал лицо за воротник пальто, сутулился сильнее и натягивал шапку пониже – чтобы не узнали.

Бедолага попал в лечебницу только после того, как, не выдержав очередной бессонной ночи, посвященной попыткам разгадать окружавший его секрет, выбежал на улицу с дикими несуразными воплями, в которых смутно улавливался намек на его собственную ценность и уникальность, которую он «так просто не отдаст», после чего бывший слесарь напал на прохожих, размахивая куском арматуры.

Ну а в лечебнице Виноградов окончательно убедился в правильности всех – абсолютно всех своих выводов, ведь его «заперли» в какое-то странное место - явно не случайно.